А ты поверишь?
Михаил Багинский
***Сашу охватывала новая волна тоски – холодная, ночная автобусная остановка способствовала этому настолько, насколько вообще возможно способствовать человеческой грусти. Вот и прошла встреча, встреча, которую я так ждала. – Думала Саша. – Что изменилось? Ничего. Что изменилось? Все. Итоги подведены, и застывшая картина мира рассыпалась на кусочки. Пока она тихонько трескалась, все было ничего. Казалось, что ее всегда можно будет склеить. Но теперь… ничто не скрывает того, что уже давно случилось.
Она заплакала навзрыд. Трудности воспринимаются не так тяжело, когда знаешь, куда тебе идти. Саша подумала, что она бы не боялась идти в бой, зная, что умрет. Так не страшно. Ветер задул сильнее, забрызгивая под ненадежное укрытие мелкие капли дождя, остужая ее разгоряченное лицо. Она посмотрела в сторону дороги, едва освещенной скрытой облаками луной. Темнота пугала, но последний автобус уже уехал, а возвращаться назад она не могла. Ей стало страшно, и она, стараясь снова не заплакать, старательно вытерла глаза – лучше увидеть опасность раньше, чем она приблизиться.
Постепенно ночь ее успокоила, хотя страх не ушел, а затаился, будто спрятался от усиливающегося ветра.
Она уходила, уходила от того, кого любила, но опоздала на последний автобус.
Чтоб согреться, она побежала, как вдруг перед ней упало дерево.
- Господи! – Вскрикнула она от неожиданности и остановилась, боясь идти дальше по дороге, с обоих краев которой росли высокие, старые деревья. Обернувшись, она увидела свет – сзади ехала машина…
Сон. Как всегда, всего лишь сон. Саша поднялась на кровати – за открытым окном едва начинало светать, влажный и холодный воздух, едва заметно колышущий занавеску, подсказывал, что ночью шел дождь. Она зябко поежилась и укутываясь в одеяло. Спать не хотелось, но и вставать тоже. Несмотря на весь ужас, который испытала, она бы с удовольствием досмотрела сон, но прерванный сон не досмотришь. Как и прерванную жизнь. Саша включила ночник и села на кровати, вспоминая последние несколько дней. Она устала – это очевидно и с этим ничего не поделаешь. То, что всегда ее успокаивало, приносило короткое, но такое сладкое забвение, ее уже не удовлетворяло. Это могло занять ее, успокоить на какие-то мгновение, после чего на нее обрушивались все те же страхи, как поток, прорвавший плотину. И свистопляска начиналась с новой силой. Она несколько раз повернулась на кровати. Даже музыка ей теперь не приносит удовольствия. Так, шум, забивающий бесконечный зуд от укусов, зуд от тысяч взмахов маленьких крылышек. Нет ничего хуже, чем когда наркотик перестает удовлетворять. Рано или поздно с этим сталкивается каждый наркоман, каждый житель этой маленькой голубой планеты. Он еще может ощущать зависимость, его с дикой силой тянет к тому, что он раньше любил и что теперь начинает ненавидеть.… Ненавидеть тихо, чтоб объект привязанности не заметил этого. Его корчит, когда он слышит тихий зовущий голос, но, в очередной раз, убедив себя, что теперь все будет по-старому, наркоман снова бросается к тому, что когда-то любил, чтобы придя в чувство понять, что его снова одурачили. Наркомания на развитой стадии напоминает ситуацию, когда человек, нуждающийся в еде, начинает все время пить или спать. Наркомания – это неудавшийся цикл сублимации, на конце которого стоит указание: «повторить». И наркоман повторяет. Саша тихо села, стараясь не шевелиться, как будто у нее в середине находился расплавленный метал, грозящий разлиться. Судя по ощущениям, так оно и было. Карантин. Ветер относит дым горящих в беспорядках районов. Что изменилось со вчера? Ничего. Что-то было сказано? Нет. Что изменилось? Все. Навсегда? Нет. Так что изменилось? Не знаю. – У нее в голове быстро бежали мысли, как тени от птиц по просыпающемуся городу. Но Саша уже проснулась. По крайней мере, ей так показалось. Сегодня она все начнет по-другому. Пусть весь этот мир катится в одну гигантскую пропасть, но она собиралась в другую сторону...
www.proza.ru/2010/11/12/360
Михаил Багинский
***Сашу охватывала новая волна тоски – холодная, ночная автобусная остановка способствовала этому настолько, насколько вообще возможно способствовать человеческой грусти. Вот и прошла встреча, встреча, которую я так ждала. – Думала Саша. – Что изменилось? Ничего. Что изменилось? Все. Итоги подведены, и застывшая картина мира рассыпалась на кусочки. Пока она тихонько трескалась, все было ничего. Казалось, что ее всегда можно будет склеить. Но теперь… ничто не скрывает того, что уже давно случилось.
Она заплакала навзрыд. Трудности воспринимаются не так тяжело, когда знаешь, куда тебе идти. Саша подумала, что она бы не боялась идти в бой, зная, что умрет. Так не страшно. Ветер задул сильнее, забрызгивая под ненадежное укрытие мелкие капли дождя, остужая ее разгоряченное лицо. Она посмотрела в сторону дороги, едва освещенной скрытой облаками луной. Темнота пугала, но последний автобус уже уехал, а возвращаться назад она не могла. Ей стало страшно, и она, стараясь снова не заплакать, старательно вытерла глаза – лучше увидеть опасность раньше, чем она приблизиться.
Постепенно ночь ее успокоила, хотя страх не ушел, а затаился, будто спрятался от усиливающегося ветра.
Она уходила, уходила от того, кого любила, но опоздала на последний автобус.
Чтоб согреться, она побежала, как вдруг перед ней упало дерево.
- Господи! – Вскрикнула она от неожиданности и остановилась, боясь идти дальше по дороге, с обоих краев которой росли высокие, старые деревья. Обернувшись, она увидела свет – сзади ехала машина…
Сон. Как всегда, всего лишь сон. Саша поднялась на кровати – за открытым окном едва начинало светать, влажный и холодный воздух, едва заметно колышущий занавеску, подсказывал, что ночью шел дождь. Она зябко поежилась и укутываясь в одеяло. Спать не хотелось, но и вставать тоже. Несмотря на весь ужас, который испытала, она бы с удовольствием досмотрела сон, но прерванный сон не досмотришь. Как и прерванную жизнь. Саша включила ночник и села на кровати, вспоминая последние несколько дней. Она устала – это очевидно и с этим ничего не поделаешь. То, что всегда ее успокаивало, приносило короткое, но такое сладкое забвение, ее уже не удовлетворяло. Это могло занять ее, успокоить на какие-то мгновение, после чего на нее обрушивались все те же страхи, как поток, прорвавший плотину. И свистопляска начиналась с новой силой. Она несколько раз повернулась на кровати. Даже музыка ей теперь не приносит удовольствия. Так, шум, забивающий бесконечный зуд от укусов, зуд от тысяч взмахов маленьких крылышек. Нет ничего хуже, чем когда наркотик перестает удовлетворять. Рано или поздно с этим сталкивается каждый наркоман, каждый житель этой маленькой голубой планеты. Он еще может ощущать зависимость, его с дикой силой тянет к тому, что он раньше любил и что теперь начинает ненавидеть.… Ненавидеть тихо, чтоб объект привязанности не заметил этого. Его корчит, когда он слышит тихий зовущий голос, но, в очередной раз, убедив себя, что теперь все будет по-старому, наркоман снова бросается к тому, что когда-то любил, чтобы придя в чувство понять, что его снова одурачили. Наркомания на развитой стадии напоминает ситуацию, когда человек, нуждающийся в еде, начинает все время пить или спать. Наркомания – это неудавшийся цикл сублимации, на конце которого стоит указание: «повторить». И наркоман повторяет. Саша тихо села, стараясь не шевелиться, как будто у нее в середине находился расплавленный метал, грозящий разлиться. Судя по ощущениям, так оно и было. Карантин. Ветер относит дым горящих в беспорядках районов. Что изменилось со вчера? Ничего. Что-то было сказано? Нет. Что изменилось? Все. Навсегда? Нет. Так что изменилось? Не знаю. – У нее в голове быстро бежали мысли, как тени от птиц по просыпающемуся городу. Но Саша уже проснулась. По крайней мере, ей так показалось. Сегодня она все начнет по-другому. Пусть весь этот мир катится в одну гигантскую пропасть, но она собиралась в другую сторону...
www.proza.ru/2010/11/12/360